Клеон кивнул. Позади группы пляшущих «предков» шли четыре человека в войлочных шляпах, поддерживая покрытые пурпуром носилки.
— Вон тому кривому… впереди справа, — продолжал шептать раб, — этот самый покойный хозяин выбил глаз. И знаешь за что?.. За то, что раб в его присутствии чихнул! И теперь наследники надели на него шляпу в знак того, что отпускают на волю: иди, мол, безглазый, на все четыре стороны.
— Но головы покрыты и у тех троих, — шепотом возразил Клеон.
— Это уже по обычаю: несущие тело покойного отпущены на свободу… Только я уверен, что и они с каким-нибудь изъяном.
Казначей Гета оглянулся на шепчущего, и тот сделал, вид, будто внимательно разглядывает толпу родных, друзей и домочадцев, идущих за погребальными носилками. Громко причитая, они рвали на себе одежды и разбрасывали вокруг цветы, ленты и остриженные волосы, что считалось особенно угодной богам жертвой.
— За деньги и заплачешь и запляшешь, — шепнул неугомонный сосед Клеона, как только Гета отвернулся. — Смотри, какой красавец! — он подтолкнул мальчика локтем. — Видал ты когда-нибудь такого?.. Это любимый конь покойного. Его вместе с остальными лошадьми, козлами и собаками зарежут виктимарии у погребального костра… Богатые похороны!..
Гета снова сердито оглянулся. Болтливый раб умолк. Гета перешел от носилок хозяина к группе рабов. Невольники на сторожились и подтянулись. Теперь уж было не до болтовни! В глубоком молчании следили все за похоронным шествием, пока не прошел последний из провожающих. Станиен печально покачал головой и вздохнул:
— Да… Продление жизни не купить ни за какие сокровища! Подумайте: такой богатый человек — и умер, как и другие смертные! Пусть благополучной будет для него переправа через Ахерон! — Отдав дань благочестию, сенатор сердито обернулся к лектиариям: — Что же вы стоите разинув рты? Путь свободен!
Носильщики подхватили лектику. Сенатор заметил Клеона и нахмурился, вспомнив о торге с Фабией. Клиенты, у которых были просьбы к патрону, приуныли: если даже зрелище похорон не смягчило его сердце, то вряд ли их беды вызовут его сочувствие. И они пожалели, что не ушли, когда занавески лектики были спущены и можно было исчезнуть незаметно.
«Почему они молчат или робко шепчутся? — думал Клеон, глядя на их понурые фигуры. — Должно быть, я попал к злому хозяину, вроде того, что сейчас хоронили… Выбить глаз человеку за то, что он чихнул! Римские богачи хуже пиратов. Каждую минуту и со мной может случиться что-нибудь ужасное… Как же тут быть веселым?» — мысленно обратился он к Галлу.
Лектиарии остановились перед мраморным портиком двухэтажного дома. Привратник широко распахнул отделанную мрамором и бронзой дверь и помог хозяину выйти из лектики. (Гней Станиен, по настоянию своего старшего сына Лунин, не держал привратника на цепи, как это делали в других домах, и даже большой пес, охранявший вход, бегал по вестибюлю на свободе.) С радостным лаем пес бросился к Станиену. «Значит, хозяин не злой», — с облегчением подумал Клеон. И вдруг… мальчик глазам своим не поверил: вместо того чтобы приласкать собаку, господин ударил ее ногой и как ни в чем не бывало пошел дальше. Обиженный пес взвизгнул, отскочил и столкнулся с огромной чужой собакой. Повернувшись к незнакомцу боком, он с шумом втянул в себя воздух и раскатисто зарычал. Лев ощетинился и, также став боком к противнику, зарычал еще грознее.
— Лев!.. Не смей!.. — крикнул Клеон.
Лев оглянулся, и в ту же минуту пес Станиенов вцепился ему в плечо. Лев взвыл, бросился на невежу, сбил его с ног, но и сам не удержался. Рыча и визжа, собаки покатились по мозаичному полу вестибюля.
— Держи своего пса! — кричал привратник. — Рекс — любимая собака госпожи!
Но Клеону не удавалось оттащить Льва: положение дерущихся собак поминутно менялось — то одна из них была наверху, то другая. Несколько рабов и не успевших уйти из вестибюля клиентов принялись швырять в собак всем, что попадалось под руку, но подойти к ним никто не решался.
— Плохо тебе придется, если не остановишь своего пса! — грозил привратник.
— Остановлю, — побелевшими губами бормотал Клеон. — Сейчас остановлю.
Но, прежде чем Клеон успел что-нибудь сделать, — Рекс, оставив кусок уха в зубах противника и визжа на весь дом, обратился в бегство. Лев кинулся за ним. Клиенты, под ноги которых Рекс бросился искать защиты, подались назад, крича и размахивая палками. Клеон схватил наконец ошейник Льва и, пробежав с собакой несколько шагов, остановил ее. Лев рычал и рвался из рук мальчика.
— Ну, теперь увидишь, что 0удет! — крикнул привратник и побежал во внутренние покои, куда скрылся Гней Станиен. — Беда, господин!.. Беда!.. Он загрыз его!..
Станиен не сразу разобрал, что произошло, а когда наконец понял, о чем докладывает ему остиарий, схватил первое попавшееся на глаза «оружие» — небольшую серебряную статуэтку — и бросился в вестибюль с криком:
— Любимца Фульвии!.. Убить любимца Фульвии?!
Клеон стоял посреди вестибюля, обеими руками вцепившись в ошейник Льва. Вокруг мальчика и собаки столпились клиенты, потрясая кулаками. Поджав хвост и взъерошив загривок, Лев, словно волк, окруженный собаками, вертелся во все стороны, отпугивая беснующихся людей оскаленными клыками. Рабы, стоя поодаль, с жалостью глядели на мальчика.
Станиен замахнулся своей статуэткой, но сзади кто-то схватил его за руку и с такой силой сжал запястье, что серебряная танцовщица выскользнула и со звоном хлопнулась о пол. Толстяк угрожающе обернулся. Перед ним стоял его старший сын Луций.