— Не место здесь вести об этом речь! — прервал эдил нахмурившись.
— Я только хотел сказать, почему возникла суматоха и как разбежались мои рабы…
— Этих кто продает? — перебил эдил, указывая на рыжую девушку в ошейнике и трех мужчин, у каждого из которых на лбу было выжжено клеймо.
— Эльвий Медуллий. Они ему надоели: женщина строптива, а мужчины уже несколько раз убегали от своего господина. Вот он и прислал их вчера вечером в харчевню, где я остановился…
— Погоди-ка! — Эдил отстранил Аполлодора. — А это что такое?
Клеон побледнел. Если эдил прикажет разлучить его с собакой, он крикнет Льву: «Возьми!» — и, может быть, их обоих за это убьют.
Аполлодор сделал наивное лицо и ткнул пальцем в титульную дощечку на груди Клеона:
— А вот тут написано: «Сицилиец Клеон, четырнадцати лет, пастух, здоров, продается вместе с собакой».
— Гм… — сказал эдил. — Ты знаешь, что закон…
— Куда же годится пастух без собаки?.. — Аполлодор показал эдилу глазами, что их слушают посторонние, и вполголоса добавил: — Прости, почтеннейший, я забыл спросить, доволен ли ты рабыней, которую я дал тебе в канун январских календ?
— Доволен, — отрывисто ответил эдил, искоса поглядывая на Льва. — Если собака продается не отдельно, то пусть останется. — Он повысил голос, чтобы соседи Аполлодора могли его слышать: — Значит, эта собака продается не как животное само по себе, а в дополнение к пастуху?.. Ну, пусть остается… Она служит как бы указанием, чем занимается ее хозяин. Так же как палочка для письма и дощечка, покрытая воском, указывают, что вон тот старик — писец. Все же постарайся продать их поскорее, — шепнул он Аполлодору.
Эдил пошел дальше. Клеон и Аполлодор облегченно вздохнули. «Нас не разлучат!» — радовался Клеон. А работорговец самодовольно усмехался: «Умный человек всегда может избежать штрафа».
Едва отошел эдил, возле Аполлодора остановились четыре носильщика с нарядной лектикой. По узким улицам столицы езда на лошадях была запрещена, и богатые люди, не желая утомлять себя ходьбой, приказывали рабам таскать их по городу в крытых носилках, называвшихся в Риме лектиками.
Из-за шелковой занавески высунулась женская рука с такими блестящими ногтями, что в первую минуту Клеон принял их за перламутровые наконечники. Рука нетерпеливо раздвинула занавески, и из лектики выглянула молодая женщина. Клеон уставился на нее с откровенным изумлением: ни у одной женщины не видел он таких черных, взлетающих к вискам бровей, таких огромных и блестящих глаз, таких красных губ, таких золотистых волос и такого множества сверкающих камней в прическе, в ушах и на шее. Мальчик был восхищен.
Не слушая витиеватых приветствий Аполлодора, молодая женщина пристально смотрела на рыжеволосую девушку и трех заклейменных рабов, потом скользнула рассеянным взглядом по лицам остальных невольников и, заметив восхищенный взгляд мальчика, ласково ему улыбнулась. Клеон ответил улыбкой и умоляюще посмотрел ей в глаза. «Купи меня… Купи!» — мысленно умолял он. Женщина, казалось, поняла немую просьбу и, наклонившись к Аполлодору, спросила:
— Что ты хочешь за этого пастуха?
«Вот счастливый случай, о котором говорил Галл! — Клеон тревожно взглянул на Аполлодора: — Только бы не запросил слишком много!»
Но, прежде чем Аполлодор успел ответить, раздался голос глашатая:
— Дорогу благородному Гнею Станиену!
Толпа расступилась, пропуская группу людей, окружавших пышно убранную лектику с откинутыми занавесками. Толстый лысый человек в латиклаве, опираясь локтем о подушку, высокомерно поглядывал вокруг. При его приближении молодая женщина скромно задернула занавеску своей лектики. Клеон удивился: толстяк не обратил никакого внимания на красавицу. Брезгливо выпятив нижнюю губу, он кивнул одному из своих рабов, и тот, выслушав его, обратился к Аполлодору:
— Мой господин Гней Станиен желает говорить с тобой.
Работорговец поспешил к носилкам важного толстяка:
— Да благословят боги твой счастливый приход, досточтимый Гней Станиен! Чем сможет услужить тебе такой ничтожный человек, как я?
Движением подбородка толстяк указал на рыжую девушку:
— Эта в ошейнике… очень строптива?
— Она противилась воле своего господина, и он желает продать ее.
— Что она умеет?
— Ткать, прясть… Она из племени тевтонов…
— Этим все сказано, — прервал его Станиен. — Дешевый товар… Но для мастерской моей жены как раз нужна ткачиха. Сколько за нее просишь?
— Всего лишь две тысячи сестерциев.
— Что-о?! Две тысячи сестерциев!.. За тевтонку, неспособную к музыке и танцам?! Неслыханно!.. Тысячу хочешь?
— Высокочтимому Гнею Станиену не пристало торговаться с бедным человеком. К тому же рабыню эту продаю не я. Цена назначена ее хозяином. Если для тебя это дорого, обратись к кому-нибудь другому. На рынке многие продают дешевых рабов. Только уж пеняй на себя, если покупка окажется негодной… Но, прежде чем уйти, посмотри, от какой красоты отказываешься! — Торговец подвел к лектике рыжеволосую. — Пощупай, какая нежная кожа! А волосы!.. Чистая медь!
Станиен провел рукой по плечу упирающейся девушки и промямлил:
— Да… кожа нежная… Но северянки плохо переносят наш климат и быстро теряют свежесть…
В лектике, принадлежащей молодой женщине, внезапно откинулась занавеска:
— Я плачу две тысячи сестерциев! — важно объявила красавица и с любезной улыбкой повернулась к сенатору: — Я как раз собиралась купить ее, когда прибыл ты, могущественный Станиен. Но раз она тебе не подходит… — Молодая женщина махнула Аполлодору: — Подведи-ка сюда эту северянку. И тех, клейменных, тоже.